Вот отчего трудно подыскать рациональные объяснения новейшему выверту российской истории, всем этим «вдруг» и «вопреки». Нужна экзистенциальная политология, для которой нет научной базы, — да и возможна ли она? Откуда эта злоба, доходящая до белого каления и направленная на весь мир, на все то, что не «наше»?
Послушав телеведущего, который грозит превратить Америку в радиоактивную пыль, и геополитика, который призывает российскую армию оккупировать Европу и установить над ней власть русского царя, можно прийти к выводу, что есть в мире нечто более опасное, чем даже фашизм или коммунизм. Эта идеология относится к фашизму, примерно как ядерное оружие к обычному. Речь идет о панфобии — тотальной ненависти: не к иным классам, нациям или расам, а к миру как таковому. Это жажда абсолютной гегемонии над миром и стремление диктовать ему свою волю — или уничтожить его. Это безумная, иррациональная идея всевластия одной банды, приставившей к виску всего человечества ядерное дуло.
Константин Леонтьев в свое время изрек: «Россия родит Антихриста». Раньше думалось, что ему привиделся коммунизм и эта опасность уже позади. Но возможно, коммунизм был только прологом к той отчаянной панфобии, которая, по словам одного из ее лидеров, планирует «эсхатологический захват планетарной власти. Хитрый и жестокий захват». В катехизисе Евразийского союза молодежи записано: «Мы имперостроители новейшего типа и не согласны на меньшее, чем власть над миром. Поскольку мы — господа земли, мы дети и внуки господ земли. Нам поклонялись народы и страны»… Выбор прост: если человечество не согласится стать кастовым и «евразийским», то лучше ему сгореть в ядерном огне. Раньше казалось, что это книжные, романтические бредни. Между тем главный теоретик евразийства, профессор Академии Генштаба, уже давно наставляет в этом духе своих «студентов». Так что ядерное оружие и воспаленная мысль безумца могут соединиться и впрямь превратить мир в радиоактивную пыль.
Связь экзистенции и злобы глубоко прослежена у Достоевского. Вот как начинаются «Записки из подполья»: «Я человек больной… Я злой человек. Непривлекательный я человек. Нет-с, я не хочу лечиться со злости. Вот этого, наверно, не изволите понимать… Я лучше всякого знаю, что всем этим я единственно только себе поврежу и никому больше. Но все-таки если я не лечусь, так это со злости».
Подпольный человек не хочет лечиться, потому что любое осмысленное, рациональное, созидательное действие вызывает в нем отвращение, приступ ярости и обиды. Если речь идет о больном общественном организме, то он отвергает всякое лечение, потому что злоба его направлена и на само здоровье. Бороться за возвращение к жизни, за здоровую экономику, здоровое государство, умный парламент, свободные выборы — это признать свое поражение. Уж если я умираю, значит, сама смерть права. «Свету ли провалиться, или вот мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай всегда пить». Подпольный человек прекрасно понимает, что и сам он, со своим чайником и чашкой, провалится вслед за миром, — и все-таки предпочтет чаепитие мироспасению.