- Регистрация
- 22 Янв 2014
- Сообщения
- 11.288
- Реакции
- 5.700
- Баллы
- 976
- Лучшие ответы
- 414
М-да.
Вместо обсуждения подрастающего поколения, как гласит тема, получилась демонстрация подросшего поколения: его упорства, непримиримости, готовности отстаивать свою точку зрения в споре и прочие качества личности, прошедшей становление.
Мне одному кажется, что они продемонстрированы не с лучшей стороны?
Ведь качества, как инструмент. Можно обернуть во благо или зло, по сути, не меняя его.
Если кто помнит (читал или смотрел в экранизации) Шарль де Костер в "Легенде об Уленшпигеле" описал семь смертных грехов, которые получаются (или из которых получают) семь добродетелей.
Что думаете об этом?
Похоже чем-то перерождение на то, что происходит с подрастающим поколением, когда годы добавляют ума и они смотрят на следующее поколение?
Понятно, что пример не очень удачен. Но тем не менеее.
Вместо обсуждения подрастающего поколения, как гласит тема, получилась демонстрация подросшего поколения: его упорства, непримиримости, готовности отстаивать свою точку зрения в споре и прочие качества личности, прошедшей становление.
Мне одному кажется, что они продемонстрированы не с лучшей стороны?
Ведь качества, как инструмент. Можно обернуть во благо или зло, по сути, не меняя его.
Если кто помнит (читал или смотрел в экранизации) Шарль де Костер в "Легенде об Уленшпигеле" описал семь смертных грехов, которые получаются (или из которых получают) семь добродетелей.
Зерно среди навоза проросло,
И Семь – добро, хоть Семь – подчас и зло;
Алмаз от угля черного рожден,
Учитель глуп, а ученик умен,
И Семь – добро, хоть Семь – подчас и зло.
(...)
Неожиданно великанша преобразилась – похудела, стала еще выше и суровее. В одной руке она держала скипетр, в другой – меч. Имя ей было – Гордыня.
Швырнув Неле и Уленшпигеля наземь, она сказала:
– Я богиня.
Но вот рядом с нею появилась верхом на козе багроволицая, быстроглазая девка в расстегнутом платье, с голой грудью. Имя ей было Похоть. Затем появились старая еврейка, подбиравшая яичную скорлупу, – имя ей было Скупость, – и прожорливый, обжорливый монах, пожиравший колбасу, уплетавший сосиски, все время жевавший, как свинья, на которой он ехал верхом, – то было Чревоугодие. За ним, еле передвигая ноги, бледная, одутловатая, с угасшим взором, тащилась Лень, а ее уколами своего жала подгонял Гнев. Лень стонала от боли и, обливаясь слезами, в изнеможении падала на колени. За ними ползла тощая Зависть со змеиною головою, со щучьими зубами и кусала Лень за то, что она чересчур благодушна, Гнев – за то, что он слишком порывист, Чревоугодие – за то, что оно чересчур раздобрело, Похоть – за то, что она чересчур румяна, Скупость – за собирание скорлупы, Гордыню – за то, что на ней пурпурная мантия и корона. А вокруг танцевали блуждающие огоньки. И наконец огоньки заговорили плачущими мужскими, женскими, девичьими и детскими голосами:
– Гордыня, мать честолюбия, и ты, Гнев, источник жестокости! Вы убивали нас на полях сражений, в темницах и в застенках – убивали только для того, чтобы удержать свои скипетры и короны! Ты, Зависть, умертвила в зародыше много благородных, драгоценных мыслей; мы – души замученных мыслителей. Ты, Скупость, обращала в золото кровь несчастного народа; мы – души твоих жертв. Ты, Похоть, подруга и сестра Убийства, породившая Нерона, Мессалину[279] и испанского короля Филиппа, ты покупаешь добродетель и оплачиваешь подкуп; мы – души погибших. Вы же, Лень и Чревоугодие, загрязняете землю, вас надо вымести, как сор; мы – души погибших.
Но тут послышался чей-то голос:
Алмаз от угля черного рожден,
И плох знак «Семь», хоть он же и хорош,
Учитель глуп, а ученик умен,
Скажи, блоха, скажи, бродяга-вошь,
Где нынче уголь и золу найдешь?
А блуждающие огни продолжали:
– Мы – пламя, мы – воздаяние за слезы, за горе народное; воздаяние господам, охотившимся в своих поместьях на человеческую дичь; воздаяние за бессмысленные сражения, за кровь, пролитую в темницах, за сожженных мужчин, за женщин и девушек, зарытых в землю живьем; воздаяние за всю прошлую жизнь, закованную в железы и обагренную кровью. Мы – пламя, мы – души усопших.
При этих словах Семеро превратились в деревянные статуи, не утратив, однако, прежнего своего облика.
И чей-то голос сказал:
– Уленшпигель, сожги дерево!
И Уленшпигель обратился к блуждающим огням.
– Вы – пламя, – сказал он, – так делайте же свое дело!
И блуждающие огни обступили Семерых, и те загорелись и превратились в пепел.
И потекла река крови.
Из пепла возникло семь других образов. Один из них сказал:
– Прежде мне имя было – Гордыня, а теперь я зовусь – Благородная гордость.
Потом заговорили другие, и Уленшпигель и Неле узнали, что Скупость преобразилась в Бережливость, Гнев – в Живость, Чревоугодие – в Аппетит, Зависть – в Соревнование, Лень – в Мечту поэтов и мудрецов. А Похоть, только что сидевшая на козе, превратилась в красавицу, имя которой было Любовь.
И блуждающие огни стали водить вокруг них веселый хоровод.
(пер. Н.Любимов)
И Семь – добро, хоть Семь – подчас и зло;
Алмаз от угля черного рожден,
Учитель глуп, а ученик умен,
И Семь – добро, хоть Семь – подчас и зло.
(...)
Неожиданно великанша преобразилась – похудела, стала еще выше и суровее. В одной руке она держала скипетр, в другой – меч. Имя ей было – Гордыня.
Швырнув Неле и Уленшпигеля наземь, она сказала:
– Я богиня.
Но вот рядом с нею появилась верхом на козе багроволицая, быстроглазая девка в расстегнутом платье, с голой грудью. Имя ей было Похоть. Затем появились старая еврейка, подбиравшая яичную скорлупу, – имя ей было Скупость, – и прожорливый, обжорливый монах, пожиравший колбасу, уплетавший сосиски, все время жевавший, как свинья, на которой он ехал верхом, – то было Чревоугодие. За ним, еле передвигая ноги, бледная, одутловатая, с угасшим взором, тащилась Лень, а ее уколами своего жала подгонял Гнев. Лень стонала от боли и, обливаясь слезами, в изнеможении падала на колени. За ними ползла тощая Зависть со змеиною головою, со щучьими зубами и кусала Лень за то, что она чересчур благодушна, Гнев – за то, что он слишком порывист, Чревоугодие – за то, что оно чересчур раздобрело, Похоть – за то, что она чересчур румяна, Скупость – за собирание скорлупы, Гордыню – за то, что на ней пурпурная мантия и корона. А вокруг танцевали блуждающие огоньки. И наконец огоньки заговорили плачущими мужскими, женскими, девичьими и детскими голосами:
– Гордыня, мать честолюбия, и ты, Гнев, источник жестокости! Вы убивали нас на полях сражений, в темницах и в застенках – убивали только для того, чтобы удержать свои скипетры и короны! Ты, Зависть, умертвила в зародыше много благородных, драгоценных мыслей; мы – души замученных мыслителей. Ты, Скупость, обращала в золото кровь несчастного народа; мы – души твоих жертв. Ты, Похоть, подруга и сестра Убийства, породившая Нерона, Мессалину[279] и испанского короля Филиппа, ты покупаешь добродетель и оплачиваешь подкуп; мы – души погибших. Вы же, Лень и Чревоугодие, загрязняете землю, вас надо вымести, как сор; мы – души погибших.
Но тут послышался чей-то голос:
Алмаз от угля черного рожден,
И плох знак «Семь», хоть он же и хорош,
Учитель глуп, а ученик умен,
Скажи, блоха, скажи, бродяга-вошь,
Где нынче уголь и золу найдешь?
А блуждающие огни продолжали:
– Мы – пламя, мы – воздаяние за слезы, за горе народное; воздаяние господам, охотившимся в своих поместьях на человеческую дичь; воздаяние за бессмысленные сражения, за кровь, пролитую в темницах, за сожженных мужчин, за женщин и девушек, зарытых в землю живьем; воздаяние за всю прошлую жизнь, закованную в железы и обагренную кровью. Мы – пламя, мы – души усопших.
При этих словах Семеро превратились в деревянные статуи, не утратив, однако, прежнего своего облика.
И чей-то голос сказал:
– Уленшпигель, сожги дерево!
И Уленшпигель обратился к блуждающим огням.
– Вы – пламя, – сказал он, – так делайте же свое дело!
И блуждающие огни обступили Семерых, и те загорелись и превратились в пепел.
И потекла река крови.
Из пепла возникло семь других образов. Один из них сказал:
– Прежде мне имя было – Гордыня, а теперь я зовусь – Благородная гордость.
Потом заговорили другие, и Уленшпигель и Неле узнали, что Скупость преобразилась в Бережливость, Гнев – в Живость, Чревоугодие – в Аппетит, Зависть – в Соревнование, Лень – в Мечту поэтов и мудрецов. А Похоть, только что сидевшая на козе, превратилась в красавицу, имя которой было Любовь.
И блуждающие огни стали водить вокруг них веселый хоровод.
(пер. Н.Любимов)
Что думаете об этом?
Похоже чем-то перерождение на то, что происходит с подрастающим поколением, когда годы добавляют ума и они смотрят на следующее поколение?
Понятно, что пример не очень удачен. Но тем не менеее.
Я бы еще поняла, если бы ты написал о моем непонимании прочитанного, но ты же четко написал, да еще и шрифтом выделил, что я не умею именно читать. 
