В вишневом саду сидели. Под навесом из строгого шелка.
И одна была, в самом деле, ну вылитая кошелка.
У ней за плечами - браки и дети, и чья-то мама.
Второго иль третьего... Враки, что все не добры ни грамма.
- Ах, кабы я, да в царицы... - Нет, поздно ей, в самом деле.
Года говорят смириться в этом подержанном теле.
Вторая была моложе, и замужем за майором.
И скучно ей было тоже от быта и песен хором,
от выходов в свет тоскливых, от мертвых спектаклей мужа,
от взглядов его ревнивых и от безразличия. Хуже
оно, чем обычные ссоры, а жизнь все катится мимо,
скрипят и скрипят рессоры... Сто верст до Третьего Рима.
Ах, кабы и ей в царицы! Но вот он, майор почтенный.
Приходится угомониться, увы, ты не центр вселенной.
А третья сидела в девках, хотя не сказать, что дурнушка.
Таких, говорят, прекрепко полюбливал некто Пушкин.
Ей тоже хотелось счастья - не в смысле, чтоб дать Поэту,
а чтобы семья и страсти, и дети, и холст с багетом,
где маслом семья на фоне цветущих кустов сирени,
пикник, так сказать, на лоне, ах, сени мои вы, сени...
Она не хотела в царицы. Вакансии там закрыты.
Сидеть ей, как две сестрицы, у разбитого в хлам корыта.