- "А солнышко то сёдня показалося поздно, а?" - спросил старик у старухи, поглядывая в рассветное небо. При этом скрюченными пальцами прикрывал глаза сложенной козырьком ладонью, наверное убоявшись полностью ослепнуть. Старушка же молча продолжала из подола выбрасывать семена во влажную, едва-едва взрыхленную почву и только изредка бросала исподлобья хмурый взгляд на "бывшего кормильца" семьи. Поле маленькое, забота - большая, как говорится.
Сам же голова семейства важно выпрямившись и выпятив тощую грудь поковылял к чурбану наколоть дров. Старуха не решилась напомнить дурню о том, что бревна отсырели за ночь - вчера старый так умаялся за плугом, что ночное неистовство природы проспал, наверное и не заметил что на крыльце лужа, а сам домик блестит от росы.
Денек и вправду выдался серый, мир казался бесцветным и грустным. В лесу подле хаты и маленького стариковского огородика почти не пели птицы, изредка доносился скрип сосен и шелест листвы. Ветерка однако не чувствовалось, и хотя воздух был на редкость свежим (не зря ночью лютовала буря) дышать почему-то было тяжело. Когда кряхтящий и сопящий от натуги старец в конце-концов расколол скользкий обрубок надвое, старуха решила, что с нее аграрного искусства на сегодня хватит и пошла варить похлебку. Перед входом поплотней завернулась в побитую молью шаль, так как в хате было еще сырей чем наружи. Внутри махонькой хижины крошечные, затянутые слюдой оконца почти не давали света, зато весело перемигивались оставшиеся с ночи угольки в жаровне. Туда и направилась старая варить их жалкую трапезу.
Дня два назад из Ривервуда привезли хлеб, который старец сразу же попробовал употребить в качестве фермента (коя идея старухе конечно не пришлась по душе), остатки же ушли в чан чтобы сгустить слишком тонкие щи. "Напьётся ведь, паршивец, потом придется весь день самой пахать!" - подумала со злостью старуха, но, по вековечной традиции нордских женщин, только стиснула зубы продолжая болтать поварешкой в чане. Однако, судя по силе вкладываемой старушонкой в ее действия, постореннему могло бы показаться что объектом ее усилий была вовсе не безобидная похлебка, а реденькие пакли мужика-пьянчужки. Возможно, ее дряхлое тело все еще помнило, каково это расквасить подлецу нос за излишнюю наглость, да вот голову уже давно такие мыслишки покинули. "Еще два мешка муки есть, да соли маловато... Придется грибов насобирать и продать Анджи...А ведь старик вчера поработал на славу..." - думалось старушке.
Ритмический стук и сиплое гаканье мужика, доносящееся со двора, вдруг почему-то затихли. Занятая своими расчетами старая этого сразу и не приметила, зато дрожь в половицах заставила ее кинуть поварешку в побулькивающее варево и оглянуться. "Ну что, что там у седого растяпы?" с негодованием пробормотала старая, кидаясь к дверному просвету. А в нем вдруг ни с того ни с сего стало темно как ночью.
Откуда-то донесся неразборчивый голос старика, затем с миром стало что-то непонятное - очертания предметов поплыли, по воздуху пошла непонятная рябь, и звук - а может это был удар? - опрокинул старую оземь как тряпичную куклу, да так неудачно, что та головой грохнулась в боковину жаровни. На секунду, как ей показалось, мира не стало, затем старушка охая и жмурясь от боли старая медленно, ползком, полезла в направлении выхода. За порогом ей чуток полегчало и зрение вернулось...а может, просто стало ярче на дворе. Там и нашла старика.
"Какого черта! Да что же это творится-то!" - вопил старик беспомощно озираясь по бокам. Сидел он, спиной привалившись к бревенчатой стене домика, подле чурбана. Топор, так и не выпавший из его рук, покоился у его колен. Старая не сразу поняла, от чего ей стало вдруг хуже: сидит себе старик и причитает... да вот его ноги как-то причудливо выгнуты по бокам, будто он расселся в позе молящегося Акавирца. А ведь суставы
человеческого тела выгибаются в другую сторону... "Седой, ты чё..." - ошеломленно забормотала старая - "что с тобой?" Старик раскашлялся и поперхнулся, затем отдышавшись невнятно и с запинкой выдавил - "Там... наверху... со стороны Хода...Древних..." Старуха посмотрела вверх, но там, кроме стаи облаков медленно бороздящих небо, ничего не было. "Дра... Дракон... Крикнул вроде" просипел еще старик, затем затих. Старая посмотрела в сторону леса, что-то в нем показалось не так, то ли цвет шишек на мураве, то ли поломанная ветвь у ближайшей сосны... и вдруг старая замерла: под соснами шишек не было, зато выделялись лежащие вповалку серые и синеватые комки. Секунду-другую старая не понимала, что это такое, пока громом не пронеслась мысль - птицы...а вернее, птичьи тельца. В тот же момент странно изогнутая ветвь дерева оказалась размеренно раскачивающейся на ветру небольшой змейкой. Как будто бы звала, мол, приходи и похорони, человек... Старая зажмурилась и ее ни с того ни с сего начало трясти, но, когда женщина открыла глаза, змея все так же колыхалась с направлением ветра. Таращась на смертельную жатву в солнечном, обманчиво живом лесу, старая жестом руки отогнала лихо. Поборов в себе животный страх, старуха прислонилась к стенке рядом со стариком и спросила дрожащим голосом - "Дракон, Седок?" Тот не ответил, лишь выразительно и со странным, сосредоточенным выражением лица посмотрел старухе в глаза, а рукой - которая, в конце-концов разжала топорик - прикоснулся к ее щеке... "Добрая моя..." - тут его снова схватил кашель - "ничего, все обойдется... только вот отдохнем, и все будет хорошо..." Старуха отвела взгляд, что-то у нее засело в горле; попробовала что-то сказать - да только, что сказать-то? Как жить без ног, в таком отдалении от города... Но, как говорится, упрямства нордкам не занимать, посему старая набралась решительности и, едва не крикнув от боли, встала на ноги. По ней уже и не было видно что она только что почти упала в обморок от удара, настолько резво старушенция поковыляла в хату. Старик проводил ее недоуменным взглядом - "Ты куда? Я ж тут без тебя окочурюсь..." В голосе его слышалась горечь и тоска, будто старец учуял, что с женушкой может уже и не свидится. "Ничего с тобой не станется, Седок, я щас, мне токо в город и назад..." - донеслось из хаты ворчание старухи. Старик попробовал двинутся, но притихшая было боль вновь отозвалась за суставами, а любое движение грозило обмороком. "Ухх..." простонал старик и придвинулся как мог ко стенке. "Ты хотя бы мне вынеси бересты и уголек, а?" - с трудом разлепляя губы произнес старый и сморщился от боли. "Видно удар воздусей задел и нутро, ой больно будет...зато трава ровней станет..." - как-то невпопад подумал про себя старик. На неопределенное время в голове старика воцарился хаос, думалось легко-легко, только почему-то никак не выходило сосредоточится на чем-то одном.
Несколькими минутами позже (хотя старику это показалось месяцами и годами), старая в полной дорожной снаряге вышла к чурбану. "Держи. Рисовать птичек будешь - аль ту гадюку?" - ехидно, но с сочувствием осведомилась седая нордка. Старик поерзал на месте, собираясь видимо что-то сказать, но вместо того, чтобы на нее как обычно прикрикнуть, едва различимым шепотом произнес - "Я бы письмо написал его знатейшеству... про Д...Дракона" Слово на "Д" старику давалось с трудом, но от странной своей идеи по-видимому не собирался отказываться. Старая зашла в хату, чем-то зашуршала внутри и вынесла небольшой кулек с письменными принадлежностями. Положив куль старику на ноги (отчего тот зашипел) старая напоследок, странно обрывая слова, сказала "На, только того... продержись, а?" Старик, бледный и вспотевший от боли, улыбнулся ей и попробовал потянутся поцеловать. "Ах ты, старый козел!" - притворно возмутилась старуха, но все же обняла старика и, утирая краем шали глаза, прижала его сильно-сильно к себе. Затем, шмыгнув носом, отвернулась и побрела в сторону леса. "Пива привези!" старик едва сдерживая кашель прокричал ей вдогонку. Та только отмахнулась и исчезла в пролеску.
Старик кое-как примостил кулек на коленах и начал старательно выводить каракули на бересте. "Сим..... доношу...." - "О черт, как же писалось-то "Дракон"?" - "что... видели... Дрокона...ежели не мешать...то... не тронет..." старик так и не кончил писать, как его, мокрющего от пота, свело в дрему. А разбудил его неистовый вой, какой обычно вырывается из горла смертельно раненого волчары или лесной рыси. Длился вой - а
скорее, неистовый, нечеловеческий крик, недолго, но впечатление было - вечность. Одновременно над головой старого раздалась какая-то возня и послышалось лопотанье.
"Снова гад прилетел, чтоб тебя Акатош!!!" - со злобой и бессилием просипел старец и взглянул вверх, отчего перед глазами у него поплыло. Но никакого дракона на небесах не было, за то было видно совсем непонятное: какую-то черную точку, постепенно опадающую вниз к земле. От этой точки и донеслось вновь что-то вроде крика - а может, и воя? Старик совсем одурел и только и мог что смотреть. "Птица что-ль?" - пробормотал старец. Черная точка однако постепенно расширялась и уплотнялась, на глазах превращаясь во что-то донельзя припоминающее... "Да чтоб меня дедры съели!" - от удивления старик забыл что у него все нутро перебито и ног, почитай, нет, и попробовал приподняться.
А с неба падал... человек. Плавно и совсем неправильно - слишком медленно, но не как парящая птица, а будто его ниточками к облакам подвязали. Снова раздался вой, но с этого расстояния старик понял, что это просто кто-то кричит, но так, как будто вот-вот его начнут живьем свежевать. Тот самый падающий человек. Последний вой-крик все-таки оборвался - последние несколько ярдов человекоподобное пронеслось уже с нормальной скоростью, и вместо протяжного "Ууууууу...." донеслось только громкое "шлепс" в развороченную еще вчера грядку, а затем совсем человеческое, нормальное - "Ммммать твою!!!!". Старику это уже показалось чересчур, поэтому перед тем как упасть в обморок он только в общих чертах успел разглядеть странно одетого мужчину (черный плащ на голое тело), который медленно поднялся с земли и отряхнулся каким-то неуловимо собачьим движением. "Дедуль, что вам?" - донеслось до проваливающегося в темную бездну старца.
Незнакомец заметил, как сидящий у стены деревянной хаты старец медленно заваливается вбок, только случайно - видать, оземь его шлепнуло что надо, лихорадочно озирающийся "ангел с небес" скорее всего еще был в шоке. Контуженный направился к бесчувственному норду, ходок из него был пока что никудышный - каждый шаг требовал неимоверных усилий, сказывался стресс после встряски. "Должно быть, его волной накрыло раньше" - неведомо кому сообщил пришелец приседая на корточки у чурбана.
Казалось, он просто сидит и отдыхает, рассматривая бесчувственного поломанного старикашку, однако плечи его - видать, худые и костистые, так как плащ просто висел на парне как на вешалке - подрагивали под неведомой никому ношей. Руки же незнакомца плетьми лежали у его коленок (те уж точно смахивали на птичьи). Что-то происходило между стариком и пришельцем, но что - не понять. Старик внезапно дернулся, а ноги его неестественным образом заворочались, будто оживленные поленца в театре Сприггэнов... "Ооооуууууууххххх...." - из легких старца вырвалось не то оханье, не то вопль, но сам старик похоже и не очнулся от непонятного воздействия незнакомца. А вот неизвестный "чаровник" представлял собой воистину жалкое зрелище. Взмокший до сухой нитки (плащ начал подозрительно блестеть в подмышках) и, по всей видимости, измученный мужчина с трудом встал на ноги. Опираясь каждый шаг о бревенчатый сруб хибарки чужак побрел внутрь домика.
Его, конечно же, вел запах простецкой похлебки, которая любому путнику с большой дороги кажется слаще Лунного Сахара. Только почему-то ни один такой путник и не подумает, что тем, что он съест в один богатырский присест, холопья семья может прокормиться несколько недель. Так и этот проходимец не понял, что похлебка в чане на угольках стоит неспроста и не только лишь для его блага.
Случайный прохожий (если такие могли бы отважиться зайти в Фолкрентский лес) был бы страшно удивлен увиденным. Вот, худющий парень непонятного возраста, совершенно ничем не примечательной наружности, вроде как голодранец и жертва Мора. Вот почерневший от старости чан, наполненный бесхитростной крестьянской похлебкой на одну треть. А вот... пустой чан и средней упитанности парень, непонятного возраста, непримечательной наружности, и совсем неопределенных занятий (но наверняка если чем и болел, так это нехваткой скромности и приличий). По скорости, с какой "бывшая жертва Мора" от себя данную болезнь пробовала отогнать посредством плотной трапезы, можно было понять: парень изголодался. Причем зверски. Настолько, что не обратил внимания на двойную подстилку у жаровни, двойной комплект кухонных принадлежностей на согнанном из неотесанных бревен столике и два крючка около распахнутой двери.
Стон снаружи домика раздался как раз когда незнакомец с блаженной улыбкой (и, даже, вроде бы урча от удовольствия) поудобнее примащивался на сенной подстилке около жаровни переваривать похлебку. Кряхтя и потягиваясь, распрямив с хрустом спину (как, давеча, настоящий хозяин хибары) чужак встал и вышел на двор. Стоял шикарнейший полдень, вокруг почему-то царила совершеннейшая тишина, зато солнышко вышло из-за туч и лес замигал всеми оттенками зеленого. Мир показался вдруг веселым и полным возможностей. Хотя, не исключено, ничего и не изменилось, зато на парне сказалась чудодейственная сила эликсира "Щи сельские, обыкновенные".
- "Опа, старик очнулся. Посмотрим как его ножки-да-рожки" - вслух подумал парень направляясь к маленькому огородику, где так неудачно приземлился. Тут же вспомнил, что пострадавший находится сразу же у стены хаты. "А вот и вы, дедуль. Ну-с, как здоровьице? Я тут вас немного, в силу способностей, полечил, суставы спрямил и кости повязал..." начал было говорить незнакомец, но взору ему представилась уж очень странная картина: дедуля на коленках стоял у чурбана и там же развел небольшой костерок - чем и как, оставалось загадкой. "Дедуль, ты что?" - спросил чужой. Дедуля однако сидел на коленках неподвижно уставившись в огонек, а с его сморщенных губ капала яркая, пузырящаяся кровь. На стареньком, изможденным годами труда лице виднелась загадочная полуулыбка, но полной картине успокоенности не хватало из-за старческих полуслепых глаз - те смотрели в огонь с осуждением, но незнакомцу казалось цель того неподвижного взгляда - он сам.
Парень со свистом втянул воздух и подошел к старцу, заглянул тому в замершие навеки глаза... и опустился на землю. "Ну что-ж ты так, деда..." - в словах парня слышался явственно стыд. "Как же тебя угораздило - и сотрясение мозга, и сломанное ребро получить, помимо ножек?" Старик уже его не слышал и не видел, так и остался сидеть накренившись у нелепого костра, разведенного на чурбане для колки дров. К телу пришелец так и не притронулся.
Незнакомец сидел у костра рядом с сидячей смертью, обхватив руками коленки, и смотрел в огонь. На лице его была видна какая-то внутренняя борьба - желваки то и дело напрягались, скулы еще резче выступали на наивном молодом лице, а серые, большие глаза то и дело сверкали то ли сдерживаемыми слезами, то ли едва не выплескивающейся наружу яростью. А где-то глубоко в груди парня послышалось утробное ворчанье, дикое, совершенно неподходящее к его непримечательной наружности. Чужой встал без помощи рук, казалось просто переместился в пространстве напрямик, и выпучив глаза запрокинул голову к небу. Затем из его горла
вырвался тот самый крик-вой который и напугал раньше старика. Только сейчас в этом вое была тоска, пристыженность и ненависть к чему-то - наверное, к тому врагу, которого не одолеть никому их живущих. Если бы в лесу еще жили птицы, они бы поднялись в воздух и улетели всем сонмом в другие, более гостеприимные местечки. Но птиц здесь уже не было.
А в ответ вою незнакомца, из горных руин, кои старик раньше назвал "Ходом Древних", донесся еще более устрашающий рев. И вместо тихого полудня, с припекающим солнышком и освежительным ветерком, в лесу померкло, а в небе, юго-восточнее хаты стариков, завертелась совершенно невозможная воронка темнее ночи... затем из нее полетели искорки - с этого расстояния зрелище завораживало и студило кровь в сердце.
Незнакомец выпрямился, бросил последний взгляд на старика и совершенно отрешенно промолвил - "За тебя старик, я ему отплачу. Он и его дети у меня за все рассчитаются. Хотя и придется скорее всего помереть."
Звучало сие слишком напыщенно и тоскливо, но одного взгляда на незнакомца было достаточно, чтобы понять - тот не шутит.
Перед уходом, незнакомец подобрал топорик старика, а в качестве платы за него положил старику в кармашек невесть откуда добытый золотой дрейк. Закутавшись кое-как в просторный плащ, на босу ногу (но с топором) незнакомец пошлепал в сторону противоположную воронке в небе. Путь предстоял долгий, а в конце его ждала старуха-смерть. Она и так всех там поджидает.
II
Рахим шел размеренным шагом опытного туриста-путешественника - умеющего без устали шагать по ухабам и мостовым, привыкшего к длинным, мирным переходам. Направление, которое он себе выбрал, привело бы его, скорее всего к Фолкренту, но этого редгард пока не знал. Скайрим был для него совсем чужой страной, оказался он здесь лишь по нелепой случайности, а про разгорающуюся гражданскую войну и слыхом не слыхивал.
Именно по наивности и незнанию Рахим и шагал по безлюдному дремучему лесу как по бульвару в центре Строс М'кай в ярмарочный день - широко расставляя ноги, с улыбкой, совсем беспечно. С треском ломались сухие веточки под ногами, иголки постоянно встревали меж пальцев ног, больно царапая деликатную, не ороговевшую от ходьбы кожу, а совсем обнаглевшие кусты задевали полы плаща, будто норовя увидеть, что интересного у худощавого парня под одежкой. Сноровку в лесном деле редгард проявил только в одном - вместо того, чтобы переть совсем напрямик через дебри, избрал путь параллельно горному хребту, у подножия которого стояла стариковская хибара. Парень шел почти у границы леса, то и дело, оглядываясь назад, к довольно приметному водопаду, который отметил чуть ранее в качестве ориентира. Огромной силы поток воды окруженный легким радужным ореолом, приземляясь после доброй сотни ярдов полета громом вещал земле – не все в бренном мире принадлежит ей... Достаточно было пройти всего пол лиги чтобы заметить, что в соревновании все-таки выигрывала земля - крупный разлив водопада постепенно пошел на убыль, став маленьким ручейком, в котором Редгард и утолял время от времени жажду.
На таком расстоянии от горных кряжей попадались довольно часто замшелые камни; редгард их внимательно осматривал, почти принюхиваясь к шершавой поверхности валунов, затем методично соскабливал с них ярко-желтый мох и прятал в кармашек плаща. То же делал со сморщенными грибами, напоминающими лицо оставленного у костра старца, обрастающими упавшие кое-где старые деревья. Так продолжалось некоторое время - в этой части леса пели птички, журчал ручеек, грело солнышко, маленькие и большие разноцветные бабочки носились в воздухе над угловатыми, по-нордски выносливыми цветами; на душе у редгарда было спокойно и радостно. Как ни странно, ни одно существо больше бабочки на глаза Рахиму не попадалось.
В какой-то момент птицы перестали петь, и подул холодный ветер - казалось, с горных вершин сошла госпожа стужа, воочию взглянуть на наглецов, что в одних плащах шатаются по горам. И впрямь, чернокожий почти сразу почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, какое-то шушуканье и даже что-то вроде приглушенного позвякивания. Редгард и виду по себе не подал, что заметил внимательно и зло разглядывающие его из зарослей взгляды. Причем те, кто его "пасли", с персонификацией сил природы ничего общего не имели. Не считая убеждения, что являются воплощением злого рока.
- "А ну, черномазый, бросай топорик и ручки перед собой!" - гаркнул кто-то из кустов, похоже, намереваясь ошеломить редгарда. Тот, однако, просто предельно точно последовал указаниям неведомого оратора. В кустах вокруг Рахима послышалась возня, затем его виду предстали три нелепо одетых фигуры.
Вожаком, скорее всего, был заросший почти до глаз великан, одетый в потертый имперский легионерский латник и старенькие штаны. Если бы не проржавевший двуручник в руках детины, его можно было запросто спутать с чучелом устрашающим ворон по всем полям Тамриеля. Двое сподручников гиганта держали по луку каждый, хотя колчанов у них не было - один придерживал на тетиве старенькую, ветхую стрелу, второй просто держал лук наперевес, намереваясь воспользоваться им как шестом (забыв, впрочем, снять заранее тетиву). Напарники "чучела" были одеты еще более странно - на одном красовалась простая крестьянская рубаха, заправленная в железные поножи от имперской брони, другой щеголял в новеньком камзоле с красивой вышивкой поверх перетянутых жгутом полотняных портков, зато в "слепом" стальном имперском шлеме с плюмажем и в дорогущих кавалерийских ботах со шпорами (в отличие от двух напарников, которые были босиком). Их-то бряцанье и послышалось раньше Рахиму.
- "Мародеры, не иначе... шкурку стянули с мертвого имперца, а может и завалили, кто их знает, этих нордов... поделили поровну один костюм..." - подумал редгард отвлеченно, будто ему все это и не угрожало. Тем временем бородач косолапой походкой направился к редгарду и повел острием меча перед чернокожим. - "Ну, раскошеливайся, дружок. Мы тута, иншпектировать будем, имперские дела, понимашь, так что за проход и учиненный нам беспокой, плотить тебе..." - тут великан запнулся, что-то прикинул, взглянув на одежку Рахима, и, пожевав губами, с вызовом кинул - "100 золотых кругляшей... септимов, значицца!". Парень ничего не ответил, только молча кивнул головой, затем медленно достал из плаща совершенно пустую, казалось бы, ладошку. Бородач крякнул с удовольствием, перехватил с умазанной землей ладони воздух и чинно покивал башкой (до редгарда дошла вонь лука и сильного перегара), после чего показал пригоршню воздуха напарникам. Те, остолбенев от удивления, вытаращились, вооруженный луком со стрелой и вовсе присвистнул. "Матюк, мобыть у зайца поболе чё надецца, ась?" - спросил, одновременно натягивая малость тетиву свистевший. Названный Матюком важно покрутил головой и проговорил - "Мы здесь порядок бдим, ихператору служим, не положено" - похоже, словарный запас деревенщины исчерпался, и больше слова "септим" титан мысли из речей императорских служек не запомнил. - "Иди своей дорогой дальше, олу... ээээ, гражданин." - подытожил формально встречу с лицами при должности бородатый и, резко отвернувшись, потопал в лес, погоняя мечом своих камрадов да разглядывая внимательно воздух в ладони. Те лишь пожали плечами, почти синхронно плюнули в кусты и скрылись.
Только когда бряцанье шпор утихло, побледневший вдруг Рахим обессилено плюхнулся в траву там, где стоял. На его лбу бисеринками проступил пот, сам же редгард дышал отрывисто ртом, как после изнурительного марш-броска или бега. - "Уфф, пронесло. Но, похоже, попотеть еще придется. Морок вот-вот развеется." - решил про себя чернокожий, затем почему-то вслух добавил - "Поесть пора. Ну, начнем пищу добывать".
Следующие действия редгарда были совсем уж непонятного рода, и, казалось, с едой ничего общего не имели. Подняв руки вверх и вывернув странным образом ладони, худышка начал топтаться в месте, временами выбрасывая коленки почти на высоту пояса. Комичности данному зрелищу придавали полы черного плаща, из-под которых то и дело показывалась тощая черная задница героя. Затем горе-герой едва уловимым шепотом произнес несколько резких фраз, вдруг бросился всем телом оземь и некоторое время лежал совсем неподвижно. Минуту спустя, как ни в чем не бывало, встал, кое-как отряхнул плащ и направился следом удалых молодцов. Продвигаясь чрезвычайно уверенно - особенно учитывая его общую неопытность в продвижении по лесной местности - он вынул из кармана плаща сбившиеся вместе грибы и поросль, и, слепив из них что-то вроде лепешки, проглотил почти не прожевывая. После данной гастрономической операции редгард начал медленно и очень глубоко дышать, как опытный скалолаз перед ходкой по горам.
Голоса злосчастной троицы, якобы собиравшей дань, донеслись до Рахима всего через несколько минут. Стражи никто не выставил, тишину соблюдать бандюги не собирались, а гулкий бас вожака и вовсе заглушил шелест продиравшегося напролом к костерку редгарда. Когда до Рахима совершенно явственно донесся хамский, полный злостной уверенности и пренебрежения гогот, тот замер и снова неразличимым шепотом начал свою скороговорку. Кто-нибудь почутче слухом смог бы разобрать повторяемые слова - "Сон" и "Усталость".
Со стороны пока еще невидимого костра донеслись вдруг громогласные зевки, кто-то то ли промычал, то ли пробормотал - "Мамуль, ну где ж седня на поле...", и лесную тишь да благодать разорвал пополам неуместный на природе гулкий храп. - "Ну вот, сморило уставших за день трудяг. Надобно им помочь поудобней разлечься, а то еще не выспятся ребятки, злые-презлые будут." - едва ворочающимся языком проговорил редгард. Кое-как протиснувшись через кусты и колючие заросли, Рахим попал на небольшую поляну, посередке которой уютно разлеглись лжеимперцы.
III
На поляне горел почти невидимым пламенем небольшой костерчик, над которым на шампуре в виде заостренной ивовой ветки жарились две крысы. Около огонька на трех облезлых волчьих шкурах покоились мирно "спящие красавцы". Вот и весь разбойничий лагерь.
- "Тут и шибко не разгонишься..." - сказал редгард с искренней жалостью. - "Похоже дела в Скайриме не слишком хорошо обстоят. Бедные старики ютятся посередь леса, бандиты еле сами ноги уносят от добычи... Интересно, как дела обстоят в городах и селениях?" - подумалось непонятно с чего Рахиму. Что, однако, не помешало ему подойти спокойно к спящим и поочередно их обыскать. Двуручник редгард хотел сначала оставить бородачу, но, подумав немного, положил лезвием поперек камня и, сильно надвив руками с обеих сторон, переломил ржавое железо на две части. В качестве орудия убийства или во-устрашение "зайцев" половинки клинка не годились, а вот для разделки туши на охоте или для хозяйственных работ любая часть оружия вполне сойдет. Во время обыска, редгард нашел еще запасные порты. Понюхав их, редгард решил что в ближайшем потоке их надо будет хорошенько отстирать - похоже, один из сподручников страдал кишечником или по случайности напоролся в лесу на медведя. Холщовый мешок, в котором, по всей видимости, бандиты прятали свои пожитки во время передвижения лагеря, тоже пришелся редгарду по духу. В него Рахим закинул топорик, добавил небольшой ножик, найденный у одного из мародеров, кремень и несколько кусочков сухой коры, пару луковиц и карту - самое ценное, что нашлось в убогом инвентарчике злодеев.
Поскольку редгарду претило просто так что-то забрать, тем более у настолько сирых бродяг, а собственно материальных благ у него не имелось, Рахим решил свое отработать. Благо в сон их бросило сильный, наговор был довольно сложный и постоит дольше первого морока. Посему "Маленький Сон Флории" так долго и пришлось готовить.
Сначала редгард почти не отдавая себе в этом отчета, слопал обе крысы. Прямо с костра, в уюте и тишине, хорошо прожаренные сочные грызуны - самое то.
Покушав, Рахим заметно повеселел. Насвистывая тихо популярный мотивчик, редгард принялся за настоящую работу. Вначале присел около бородача и начал водить руками над его телом, иногда наклоняясь над определенными точками, словно к ним принюхиваясь. В конце концов Рахиму удалось определить основные недуги нордца, а было их немало - "Приучены они все терпеть и вынашивать в себе, потом и дохнут раньше времени..." - подумал на этот счет чернокожий, находясь в данный момент в роли сурового доктора. - "Жалко того старичка все-таки. Так ни за что ни про что погиб - просто воздушной волной зацепило." - сразу же пришло ему в голову, и руки редгарда сами собой задвигались резвее. - "Ну-с, пациент, операция удалась, но вы умерли" - мрачно пошутил чернокожий. "Если что вспомнишь, из того что я тебе сейчас напутствую то будет хорошо, но и так жить (пока тебя как собаку не повесят) тебе еще долго. Болотная горячка у тебя была, уже нет. Она может в теле сидеть годами почти не отзываясь, иногда в суставах ломит, да в жар бросит... если когда такие симптомы снова у тебя будут" -тут редгард на секунду замолк - ну какой смысл такие заумные словца спящему простолюдину говорить...и продолжил, лишь для очистки собственной совести- "...экхем, то есть если снова в жар бросит ни с того, ни с сего, беги к знахарю или клирику - с горячкой шуток нет. Ну, что тебе, Матюк, еще скажу..." - тут бородач сильнее всхрапнул и медленно повернулся на другой бок - "голову в тепле, ноги в холоде? Или это было наоборот? Ну ты понял - не допускай переохлаждения организма. Я тебе бронхи и легкие почистил, дышать тебе станет легче, а вот синусы придется тебе раскупоривать уже вручную." - как именно бородачу следовало сие претворить в жизнь, Рахим уже не объяснял. Да и слово "синус" скорее всего Матюк в жизни не слышал. Порыв альтруизма на этом чародействе иссяк у редгарда, и тот, почувствовав себя полностью выжатым, решил просто бросить общее заклинание "Мамы" на всех спящих, для общей подпитки энергетики и жизненных сил. При этом пришлось черпать силу из огонька, отчего тот почти сразу погас. Зато Рахим не стал напоминать собой ходячий скелет от сожжения собственных резервов - и на том спасибо.
С мешком на плече, все так же посвистывая, редгард отправился в путь. Благо, на карте кто-то отметил водопад, от которого и вел свой маршрут за хатой старцев Рахим. Из карты следовало, что ближайший населенный пункт - Фолкрент, но был поблизости и другой городок, хотя, наверное, правильнее сказать - село, по их меркам и три хаты да стена уже городок; название у селения было донельзя типичное, как будто кто-то не шибко умный назвал первое, что обещает уют и покой - Ривервуд. А самое интересное, на карте кто-то отметил прямо у водопада жирный крестик - никак, сокровищница или "схрон" бандитов. Рахим решил последовать вспять по своим следам до водопада, взглянуть на заначку мародеров и податься в тот самый Ривервуд, узнать что происходит в Скайриме, и попробовать найти кого-нибудь осведомленного касательно драконов.
Обратная дорога прошла точь-в-точь, как и в первый раз. Птички пели, солнышко все так же припекало, почти никаких животных почему-то не встречалось. Но, это конечно, редгард сам себе лгал. Он-то знал точно, почему ни белок, ни оленей, ни медведей в округе с утра уже нет. Даже серые - а на волчар у него был приличный нюх - и те ошивались сейчас много лиг отсюда. - "Что поделать... такая вот... собачья жизнь." -Рахим вдруг горько рассмеялся своей же шутке.
IV
У водопада пришлось снова изрядно попотеть. Ярдах в пяти над землей виднелась небольшая скальная полка, проходящая немного за отвесной стеной громогласного потока. Создавалась небольшая, почти неприметная ниша - или, если там больше места, и вовсе пещерка. Обойдя разлив вокруг и отбросив возможность спуска сверху, с гор, редгард нашел всего один возможный путь наверх: по сломанной ветви дерева, которое умудрилось вырасти около разлива. Чтобы было сподручнее взбираться на корявое деревцо, Рахиму пришлось бросить мешок и снять плащ, оставшись совсем голым. Оказалось, залезть на дерево и пройти по ветви, пригнувшись для равновесия, было секундным делом. Когда он уже встал на полочке за водяной стеной, где-то недалеко раздался взрыв. Пригнувшись и выругавшись про себя - ведь все осталось внизу - редгард попробовал сориентироваться. Судя по всему, кто-то как раз шарахнул файрболом, или же взорвал бочку с гремучей смесью. Осторожно и очень медленно, дабы не привлекать своим движеньем неведомого мага, Рахим высунул голову из ниши избегая самой водяной стены - с такой скоростью вода его скорее всего завлечет сразу же вниз, и, возможно, расквасит башку об острые каменья в разливе. Огневика редгард заметил почти сразу, а вот в кого стрелял - в том, что не он был целью, Рахим был почти уверен - нет. Маг выглядел настолько типично, что чернокожий невольно улыбнулся - мантия, посох, даже диадемка какая-то на челе. Причем, что странно, маг был аргонианцем - редкое зрелище. Двуногий змей стоял как статуя и только изредка нервно помахивал хвостом. Пока что, аргонианец не заметил мешка и плаща, стоял в стороне от самого водопада и смотрел куда-то в лес. Оттуда не замедлили ответить - причем стрелой, прямо в лицо аргонианцу. Тот по реакции намного превосходил обычного человека - щит замерцал перед пресмыкающимся гуманоидом за долю секунды до удара стрелы, так что само древко просто срикошетило, уходя в воду разлива, где его сразу же унесло течением. Аргонианец что-то крикнул в лес - из-за шума водопада Рахим не дослышал, что именно - и медленно пошел в сторону леса, что-то чертя в воздухе лапами. Другая стрела вжикнула аргонианца по касательной, но хотя и без щита, тот никак не среагировал, стойко продолжая плести заклинание. Что это было за чародейство, Рахим не знал, и как-то не горел желанием узнавать. Маг опустил вдруг руки выпуская чары на волю, и на сей раз это не был примитивный огненный шар, что очень понравилось редгарду, который ценил в магии точность и субтильность. Того, что вычаровал аргонианец, субтильным все-таки не можно было назвать... Концентрическая волна замутненной, странно искажающей очертания предметов энергии пронеслась сминая деревья и траву вокруг самого чародея, поднимая в воздух кроны деревьев, хлам и мусор, перемалывая саму почву - вот только цели сего светопреставления Рахим так и не увидел. Маг, пошатнувшись (еще бы, от такого заклинания откат должен быть кошмарный) побрел дальше в лес и сгинул.
Редгард порадовался хотя бы небольшой, но удаче. Ему удалось выжить и не попасть под горячую руку стихийника, а у них на семь бед один единственный ответ - сила. Магической же силе сам Рахим предпочитал именно субтильное, невидимое влияние, такое которое если не лечит или помогает, то, по крайней мере, не в состоянии напрямую увечить или убить. В последний раз посмотрев вдогонку чародею - хотя ничего, кроме широкого круга совершенно плоской земли, не увидел, редгард в конце-концов решил осмотреть заначку бандитов.
Схрон представлял собой старенький, потрепанный сундучок, закрытый насквозь проржавевшим замком. Кто ставит сундук с железным замком у водопада, или, скажем, в речке, редгард так и не понял. Одним ударом камня, найденного тут же в нише, Рахим расколол замок и открыл сундучок. Внутри, в промасленной ткани (все же не полные идиоты оставляли тайник) нашелся хорошего качества, новехонький стилет, два маленьких медных колечка и старенький, сморщенный помидор, непонятно почему положенный в закрытый на замок сундук. Так как продукт по какой-то причине не заплесневел, редгард его тут же на месте уплел, почти сам того не заметив. Под тканью в сундуке лежал еще небольшой флакон, в котором редгард сразу же опознал довольно сильное лечебное зелье, особенно хорошо помогающее от поноса и насморка, но, конечно, не в силах помочь страдающим от, скажем, оторванной руки или продырявленного мечом бока. Сложив все добро в ту же промасленную ткань, редгард сделал из нее кулек, и бочком выбрался из ниши, затем благополучно по ветви перебрался к плащу и мешку.
Наскоро выстирав грязные штаны, Рахим сорвал ветвь потолще и пристроил их сушиться над разведенным по этому случаю маленьким костерком. В душе путник похвалил себя за то, что сообразил и забрал у бандитов кремень - прошло от силы полчаса, и штаны были почти сухими. В Скайриме, видно, вся жизнь идет быстрее. В чужих штанах и своем плаще (голой груди редгард вовсе не стеснялся, как и босых ног), примостив поудобнее мешок, Рахим Аль-Рууз направился в Ривервуд - дорожка к городу, как оказалось, проходила совсем недалеко. Стена города привечала чернокожего уже затемно, а по дороге, как ни странно, совсем ничего не случилось...
