В старые времена существовало на Руси и в Южной Европе такое явление как "Кликушество". (
Бога ради, не лезьте сразу в Википедию и ей подобные источники, ибо, в силу причин, которые мы сейчас рассматривать не станет, там вам ничего подобного не расскажут.)
Если говорить в общих чертах, то заключалось оно в следующем. Работают бабы на поле, и вдруг одна из них начинает голосить: "
Ой, бабоньки, ой жизнь проклятущая, куренок сегодня помер, а вчерась крынку молока кошка опрокинула и т.д." И чем больше она кричала, тем больше сама себя заводила, причем процесс этот проходил очень стремительным темпом. Доходило до самого настоящего истерического припадка, с бессвязными воплями и конвульсивными содроганиями тела. Ученые, изучавшие этот феномен, считают, что это была не "истерика", а "истерия", сиречь подлинно душевное расстройство. И, что характерно, — оно было "заразным". Глядя на беснующуюся, ее товарки тоже начинали голосить о тяжкой юдоли и тоже переходили к припадкам с конвульсиями. Это и вправду были психические припадки, а не, скажем, та истерика, которую устраивает ребенок, не получивший желанную игрушку.
Когда женщина начинала кликушествовать, то взрослые мужчины ее рода (отец, муж, брат) хватали тяжеленные кнуты и начинали потчевать ими бесноватую. Тут ученые расходятся во мнениях: то ли болевой шок (читай, избыток адреналина в крови) оказывал свое воздействие, то ли женщина начинала понимать, что жизнь без такой порки, в общем-то, не так уж и плоха, но, как бы там ни было, — припадок прекращался. Ее товарки, видя, что болезнь излечима, и, главное, что именно служит лекарством, тоже кликушествовать переставали.
Был возможен и другой вариант развития событий. Несчастную припадочную оставляли в покое. Этот вариант, как показала практика, был во сто крат хуже первого, поелику в состоянии припадка женщина могла причинить несчастье себе самой, всем окружающим, в том числе и собственным детям, да и имущество запросто могло пострадать. Как и положено любому уважающему себя припадку, этот, уходя, оставлял жертву в состоянии прострации, без всяких физических и духовных сил.
Одним словом, в этом конкретном случае, причинение боли, жестокость были меньшим из зол. И все это прекрасно понимали.
Именно тогда и родилось присловье "
бьет – значит, любит". Только в этом случае битье было признаком заботы, было продиктовано желанием помочь, было признаком любви.
Потому что, повторюсь, не получив лекарства в виде кнута, женщина могла пострадать гораздо сильней сама и причинить вред, например, своему ребенку. И что толку потом от оправданий мужика, что он не мог ее ударить? Женщина всю оставшуюся жизнь терзала бы себя поступком, который совершила, будучи откровенно не в себе.
В этом случае – и только в этом –
"не бьет, значит, не любит", значит, не добра ей желает, значит, ему все равно на ее страдания и т.д. и т.п.
Со временем кликушество стало сходить на нет, а к двадцатому веку уже исчезло из нашего мира. Казалось бы, вместе с уходом явления, понятия, должно было исчезнуть и связанное с ним и им же порожденное выражение.
Однако язык — это жива система, и живет она по собственным законам. Множество слов и выражений, которые мы сейчас используем не задумываясь искони имели совершенно отличное от современного значение.
Слова легко отходят от тех понятий, с которыми были связаны первоначально, и приобретают иной смысл.
Еще триста лет назад слово "
негодяй" не имело никакого отношения к моральному облику человека, но означало лишь "
не годный к военной службе".
Еще во времена Александра Сергеича слово "
подлый" означало всего лишь "
простой". И "
подлый люд" – это простолюдины, а "
подлец" — это всего лишь представитель этого сословия. О современном значении этих слов Пушкин и слыхом не слыхивал. Аналогично и слово "
подонок" первоначально означало принадлежность к общественной страте: подонок попросту жил на дне общества, в отличие от его, общества, "
сливок". При этом наш гипотетический подонок мог быть – а зачастую и был – высокоморальным человеком.
Поэтому ничего не казалось бы странным, если бы выражение "
бьет, значит, любит" пережило породившее его явление. Однако это не тот случай. В отличие от приведенных выше примеров рассматриваемое нами выражение не поменяло своего смыла и по-прежнему означает "
нанесение сильных ударов конечностями либо посторонними предметами одним человеку другому есть проявление сильных приязненных чувств".
А это – нонсенс.
Как я говорила в том месте, где начинался этот разговор, когда толпа скинхедов избивает выходца из Средней Азии, когда насильник избивает женщину, имея целью сломит ее волю и принудить к соитию, — это вовсе не признак любви. И любое домашнее насилие – не важно какая из половин лупцует другую – тоже не есть проявления любовных чувств.
Явление умерло, связанное с ним понятие утратило смысл, а поскольку не приобрело нового, то остается бессмысленным набором звуков.
Представьте, что в результате некоего заболевания все люди в мире стали дальтониками, а, точнее, монохроматиками. Какой смысл было бы употреблять слова "
синий, желтый, красный"? Никакого. Явление пересело существовать в этом мире, и связанное с этим понятием слово тоже должно исчезнуть (раз уж не сумело трансформироваться, приобретя другой смыл).
А использовать бессмысленное выражение, сами понимаете, признаком ума не является.
Вступать в диспуты с философами кухóнными и филологами диванными я не намерена; я просто выполняю данное
AgriaLight'у в другом месте обещание.
Могу предложить взамен альтернативный вариант.
Восточная мудрость гласит: "
Никогда не бей женщину даже цветком".